Неистребимый - Страница 131

131

Альтарес вспомнил, как сперва пришел в дикую ярость, узнав, что чужак свернул в макор охтанов, тем самым избежав его ловушки в Спихатхе. Кажется, даже что-то разбил, что под руку попалось. Может быть, даже это скверное зеркало. И как потом, подумав, испытал непередаваемое изумление. Охтаны никогда не славились гостеприимством… Да и охтаны ли? Никто толком и не знал, кто же там обитает, в этом таинственном, жутком, гибельном макоре. Просто принято было считать, что из этой земли выходят именно Убийцы. И там же исчезают, взяв чью-либо жизнь. Ладно, проблема сейчас не в том, кто там обитает. Он почему-то не сомневался, что засферник непременно выберется из Фрайшунира, но не собирался доискиваться до причин подобной уверенности, главное сейчас – решить, что делать ему самому.

Альтарес внезапно остановился, и следовавшая позади свита вынуждена была замереть тоже. Лишь Жодикил по инерции прошлепал еще пару шагов и, спохватившись, торопливо вернулся на место. Да, старика надо менять… Но сейчас Альтареса волновали более насущные проблемы.

– Драхуб, – пробормотал он. – Село… Да-да, несомненная связь. М-да-а… Получается, что это непотребство я не могу возложить на него?

Тут ему пришло в голову, что от моста, где отряд засферника подался через земли охтанов, и от Спихатхи до Развилки – места, где пересекались Путь и Торная дорога и куда засферник выйдет непременно, так как другой дороги к Мерцающей Расселине нет, – расстояние было примерно одинаковое. Если выехать прямо сейчас, то к утру он еще может успеть их перехватить… А значит, обратить события в свою пользу.

Он поджал толстые губы, всем своим видом выражая решимость.

– Я хочу его увидеть, – подняв лицо, сказал он в сгустившуюся над головой темноту, не обращаясь ни к кому конкретно, разве что к Создателю. – Своими глазами. Увидеть и решить, что мне с ним делать, Зверь его заворожи!

«И получить то, что мне причитается», – добавил он уже по себя.

Если это действительно он.

– Но уже наступила ночь, – решился напомнить ахив Спихатхи, уткнувшись взглядом в надменный жирный подбородок Альтареса слезящимися глазами – выше поднять взгляд ему не позволяла согнутая старостью спина.

Светлейший развернулся всем своим массивным телом к немногочисленной свите и окинул присутствующих свирепым оценивающим взглядом. Долговязый Гронт, дернув плечом и выпятив грудь, вызывающе глянул в ответ, стражники, поспешно подтянувшись, как и положено, пустыми глазами продолжали смотреть мимо, а этот жалкий, трясущийся ахив столь поспешно уставился в землю, словно только что нашел бесценное сокровище возле своих ног. Жаль, что Шордок еще не вернулся, остро пожалел Альтарес. Жодикила брать с собой не имело смысла, как и его не менее ветхих энвентов… Старичье…

– Ночь?! – Гневный бас Альтареса словно разорвал темноту. – Бояться ночи пристало землепашцу, а не магу! Племянник, тебя пугает ночь?

– Любимое время для развлечений, – презрительно процедил Гронт.

– Вот так и надо отвечать! Выезжаем немедленно. И знаешь что, племянник? Мы поедем вдвоем. Только ты и я. – Альтарес демонстративно усмехнулся. – Незачем переводить людской материал там, где без этого вполне можно обойтись.

И громко, издевательски расхохотался, глядя, как вытянулось и без того слишком длинное лицо мечника. Напуганный хохотом Верховного мага, гулким и раскатистым даже среди деревьев сада, обычно легко гасивших любое эхо, старичок Жодикил отшатнулся в ближайшую густую тень от греха подальше. Отсмеявшись, но все еще продолжая презрительно улыбаться, Альтарес снизошел до того, чтобы прояснить ситуацию:

– Плохо у тебя с чувством юмора, племянник. Куда же мы денемся без этого мяса…

8. Проводники

Чем больше мы углублялись в территорию охтанов, тем сильнее преображался лик местности. Голубые мочалки длинноухов, доминирующие в лесах Кордоса, здесь почти полностью исчезли, снова сменившись редко стоящими камнелюбами и обширными пятнами лапника, из которых, словно миниатюрные горы, изредка торчали темно-зеленые пирамиды мягуна. Вскоре среди поредевшей растительности шершавыми языками потянулись длинные каменистые россыпи, на которых не росло ничего, кроме жесткой пожухлой травы. В воздухе чувствовался запах недавно пролившегося дождя, заметно холодало. И очень быстро темнело.

Рядом со мной на своей Лакомке скакала Тай, сразу за нами в паре двигались Онни с Квином, а арьергард составила связка Гилсвери с Лексом.

Никто не задавал мне вопросов, после того как я вернулся. Все словно сговорились – скорее всего, так и было. Разговора не получалось. Что бы я ни сказал, они кивали, а если думали иначе, просто молча делали по-своему.

Маг по-прежнему был наглухо закрыт, не позволяя толком прощупать свой эмофон, и до меня доходила только его железобетонная уверенность. Уверенность в том, что все его действия и поступки правильны. Жуть. За внешне легкомысленным поведением Лекса крылась сдержанная настороженность, он предпочитал выжидать, как повернутся события, и не торопился возлагать на меня особые надежды. Разумный подход, при котором не бывает сильного разочарования вне зависимости от исхода дела. С Квином тоже было все ясно. Подростков, жаждущих романтики и приключений, с незрелой и неустойчивой психикой, полным-полно в любом обществе. А вот букет ощущений у Онни был сложнее, и я не скоро смог догадаться, в чем причина ее злости и раздражения. В моем мире мнемоманов хватает, поэтому признаки наркотического вожделения, возникающие после особо продвинутых глобул, мне хорошо знакомы. Но здесь, в этом мирке! Неудивительно, что я не понял это сразу. Я уже и забыл о том инциденте. Теперь же я сильно сожалел, что поддался настроению и дал ей прослушать сиглайзер. Та глобула глубокого погружения в подсознание, на которую она неосознанно сделала заказ – «Песнь Фанриетты», кое-что натворила с ее неискушенным умом. Можно было сказать, что Онни с одной дозы села на иглу, и только гордыня мешала ей попросить послушать сиглайзер еще разок. Подобная просьба казалась ей постыдной слабостью, достойной лишь презрения… Но желание-то оставалось неудовлетворенным. Вот она и кипела от раздражения, пытаясь самостоятельно разрешить свои внутренние противоречия. Сам я предложить не решился, чтобы не усугублять проблему. Нужно было время, чтобы впечатления потускнели, потеряли привлекательность свершившегося чуда.

131