Я намеревался, не останавливаясь, перескочить через препятствие и спокойно поехать дальше – народу было достаточно, чтобы оттащить бревно без моей помощи, – когда возница, оглянувшись, увидел меня и суматошно замахал рукой:
– Стой, стой, куда прешь, жизнь надоела?
Я остановил чарса:
– В чем дело?
Мужик, пожилой рыжебородый хааскин, удивленно вытаращился:
– Ты что, никогда увальня не видел, светочтимый? Неужто твои страны находятся так далеко от Внутреннего Круга, что там они не водятся?
Я мысленно поморщился. Несмотря на мой плащ, который был замаскирован под местный, и этот опознал во мне чужака. Чем же я так выделялся? Ладно, не важно. Эмлот уже отыскал нужный файл про увальня. Оказывается, это зверь. Причем, хищный. Любит валяться на дорогах и лесных тропах, часто посещаемых людьми и животными, изображая поваленное дерево. Маскировка столь совершенна – вид, запах, – что, оказавшись рядом, животное может ускользнуть от него лишь случайно. Злыдень, к слову, ничуть не обеспокоился. Голова и хвост увальня прячутся в кустах. Короткие лапки втягиваются прямо в туловище. Чем не бревно? С людьми такой номер не проходит. Люди знают – на то и ум даден. Знают и то, что убить увальня непросто. Обладая чудовищной силой, он способен мгновенно обвить жертву своим длинным телом и смять даже такого крупного зверя, как дракх, в кровавую лепешку.
Холодный, бесчувственный кусок хищного мяса. Ну и что? Я все равно должен был почувствовать опасность. Что же это со мной происходит?!
Подъехавшие на дракхах охранники встали по бокам, как почетный караул – просто потому, что я замер посередине дороги, а дорога была не слишком широкой – едва разъехаться двум телегам. Старший был слегка озабочен чуть напряжен, ощущалась лишь дежурная настороженность профессионального охранника на службе к постороннему. Вид разлегшейся поперек дороги туши увальня занимал его куда больше. В младшем было что-то неправильное, от его мозга исходил странный безэмоциональный холод, чего в первый раз, когда проезжал мимо, я не заметил, занятый собственными мыслями…
– Давненько я не видывал такого толстого, сочного куска свежего мяса, – не без удовлетворения проворчал седоусый.
– Да уж, Зверь его заворожи, добыча будет на славу, – закивал рыжебородый с переднего воза, по ощущениям – вожак. – Ну, с чего начнем?
– С головы, как обычно. – Воин нехотя потянул меч, но возница протестующим движением руки остановил его.
– Погодь, мы сами. Не годится честное оружие для всякого низкого дела применять.
– Честное оружие, – проворчал воин, – слова-то какие нашел, брехло ты наше родимое. Опять надуть собрался, не иначе…
– Не боись, долю выделим, не обидим. Всем размяться хочется, не одному тебе, а ты как пойдешь своим мечом махать, так никто более и не успеет.
Успевшие подтянуться мужики с остальных возов с удовольствием заржали, продолжая внимательно разглядывать толстую тушу увальня, не подозревавшего, что из охотника он уже превратился в дичь. Но никто не торопился приступить к делу.
У меня был только один меч, вот этот, Меч Силы мага дал-роктов, болтающийся на привязи седла, и мне не хотелось обнажать его сияющие волшебным светом грани перед случайными людьми. Поэтому я вынул из-под плаща свой вибронож, которым так до сих пор и не пришлось воспользоваться, выпустил двадцатипятисантиметровое лезвие, способное без труда разрезать сталь, и спрыгнул с чарса. Герой должен быть один, пошутил я про себя расхожей на родине фразой, взятой из какого-то древнего эпоса. Ждать, пока эти люди решатся на какие-то действия, не хотелось. Я мог помочь и себе, и им – и куда быстрее. Тем более что увалень, бедолага, в любом случае уже труп.
– Эй, ты куда? Что ты своим шилом можешь сделать?
– Вернись, хальд, у нас топоры есть!
Потом голоса стихли, а направленное внимание умов и взглядов ощутимо сгустилось вокруг меня и зверя. Охотника и жертвы. Только еще предстояло определить роли.
Вблизи на бревнообразном теле стали заметны складки, в которые увалень прятал свои многочисленные лапки. Если он внезапно сожмется вокруг меня, я всегда успею отскочить. Сомнение еще не успело пустить корни глубоко, и я действовал, как всегда полагаясь на Лешу. И оно не подвело. Сделав демонстративный взмах – для наблюдателей, я скользнул в быстровременье. Лезвие взрезало враз загустевший воздух и легко перерубило плоть, не встретив никакого сопротивления. Перепрыгнув на другую сторону, я вторым ударом располовинил тело зверя окончательно. Затем вернулся обратно и вышел из Лешу в той же позе, в какой в него входил. Подобные представления давно стали привычкой. Со стороны обычно казалось, что не успел я начать, как все тут же сделалось само собой.
Почувствовал упругое движение смертельно искалеченного тела, я отпрыгнул, затем резко повернулся и отбежал на несколько шагов.
Обрубки, выпустив короткие многочисленные ножки, теперь отчаянно извивались, словно каждый из них обрел самостоятельную жизнь. На дорогу в судорожном усилии выметнулась голова увальня, ранее скрытая кустами мягуна, – мелкая по сравнению с таким громадным телом, и тяжело упала на каменит. Два ряда круглых желтых глаз опоясывающих длинный, в полметра, череп, по четыре с каждой стороны, злобно уставились на людей. Узкая пасть раскрылась, обнажив гребенки частых мелких клыков и выметнув длинный гибкий язык, упавший в жидкую грязь. Полное ярости предсмертное шипение, словно хлестнувшее по ногам, заставило наблюдателей невольно отшатнуться – всех, кроме вожака. Тот присел почти перед самой мордой, хлопая ладонями по коленям и насмешливо пародируя бессильную ярость зверя: